© Из архива Анатолия Вассермана
Математика — обобщённое до предела, возможного при данном развитии науки, описание закономерностей природы (в том числе общества). Поэтому доказанное в математике применимо и во всей остальной жизни.
Так, из теорем о неполноте, доказанных в 1930-м году Куртом Фридрихом Рудольфовичем Гёделем, лично мне удалось вывести, помимо прочего, невозможность создания непротиворечивого законодательства, охватывающего все случаи жизни, из чего, в свою очередь, следует необходимость наличия в государстве одного человека, наделённого правом принимать обязательные для других решения, руководствуясь не писаным законом и/или сложившимся обычаем (если из них невозможно вывести однозначные указания по конкретному поводу, требующему такого решения), но только собственным усмотрением. Правда, нынешний глава нашего государства всеми силами отбивается от такой роли, даже когда ход событий к ней подталкивает. Но, наверное, каждый время от времени сталкивается с обстоятельствами, принуждающими действовать вроде бы по произволу, а не по ранее известной норме. Не беспокойтесь: дело не в Ваших личных сложностях, а в самой природе вещей.
Далеко идущие выводы возможны и из фактов не столь неочевидных, как теоремы Гёделя. Нарисуйте несколько точек и быстро убедитесь: число линий, их соединяющих, растёт примерно, как вторая степень числа самих точек — для N точек возможно N(N–1)/2 связей. Понятно, это число не зависит от природы ни самих точек, ни связей: формула работает во всех случаях, когда мы имеем дело с возможностью взаимозависимостей чего бы то ни было.
Так, чем больше жителей в городе, стране, всём мире, тем больше у каждого из них вариантов взаимодействия с другими — и тем быстрей растёт набор вариантов, доступных обществу в целом. Такова одна из причин роста мегаполисов, невзирая на все сопутствующие неудобства — от неизбежных транспортных сложностей до (увы, столь же неизбежного в нынешнем обществе) падения рождаемости куда ниже возможности сохранения числа коренных жителей (все мегаполисы мира растут лишь впитыванием людей отовсюду, тем самым создавая предпосылки для снижения населения в целом) — и вызванные ими сколь бесчисленные, столь и безуспешные попытки административно препятствовать разрастанию «человейников» (по выражению философа и публициста Александра Александровича Зиновьева, 1922.10.20–2006.05.10).
Между тем возможности восприятия каждого человека весьма ограничены. Считается, что удерживать во внимании можно 7±2 объекта одновременно. Так, полноценно руководить можно командой из пяти–девяти сотрудников. Поэтому большинство правительств — двухслойные: председатель общается в основном со своими заместителями, а каждый из них, в свою очередь, — с министрами подведомственного ему направления; напрямую же с министрами председатель встречается в особых случаях — как правило, когда у тех возникают проблемы, не решаемые взаимодействием с другими министрами, входящими в зону внимания того же профильного зампреда. Да и в деловой жизни руководитель, пытающийся отслеживать деятельность каждого подчинённого, быстро теряет общую картину, нужную для управления.
Более того, даже последовательный перебор возможных вариантов затруднён ограниченностью нашей памяти. Сравнить двух–трёх кандидатов в спутники жизни легко, лишь когда они пребывают в поле зрения практически одновременно — отсюда популярность многолюдных сборищ вроде танцевальных вечеров. Но уже тех, с кем встречаешься сегодня, сопоставить с теми, кто был вчера, не просто. Легенда о единственной для каждого суженой семейной половине работает разве что в общинах численностью несколько сот человек, где выбор — из десятка–двух; в городах же хотя бы с десятком тысяч жителей выборка из необозримого поля поиска неизбежно случайна до такой степени, что значительная часть уже пребывающих в браке сохраняет стремление продолжать поиск — отсюда существенный рост числа разводов.
Развод — всегда серьёзный моральный удар и чаще всего изрядные материальные издержки для обеих сторон и для многих окружающих. Причём не только развод семейный. Расставание с деловым партнёром тоже зачастую влечёт значительные потери денег и — едва ли не более значимые — затраты времени на согласование и налаживание новых взаимодействий. В своё время, критикуя мнение одного из отцов-основателей тоталитарной секты «либералы» Людвига Хайнриха Артуровича эдлера (то есть из рода, удостоенного дворянства не по земельным владениям, а по иным заслугам; его дед стал дворянином за многолетнее успешное руководство еврейской общиной австрийского тогда Лемберга — нынешнего Львова) фон Мизес (1881.09.29–1973.10.10) о невыгодности вертикальной интеграции — сосредоточения в единой собственности всех (или хотя бы большинства) звеньев технологической цепочки, проиллюстрированное примером возможностей поиска более выгодных партнёров бумажной фабрикой и типографией, я отметил: наладка станка офсетной печати требует сотен (а для высокопроизводительной ротационной машины — многих тысяч) пробных оттисков, и такой расход при каждой смене сорта бумаги может перекрыть всю выгоду от удешевления закупки. Полагаю, едва ли не каждый читатель найдёт в собственном опыте не менее выразительные примеры осложнений при выстраивании новых схем сотрудничества.
Выходит, рост населения хотя и раскрывает каждому из нас всё новые возможности, но воспользоваться ими сверх определённого довольно скромного предела практически непосильно?
На мой взгляд, понятие возможности неотделимо от понятия вероятности. Ясно, что никто не в состоянии проверить сотни, а то и миллионы (в мегаполисе) вариантов контакта, не говоря уж о взаимодействии. Но с ростом числа вариантов растёт вероятность появления среди них особо полезных (как, увы, и особо вредных — но такие чаще всего удаётся отвергнуть сравнительно быстро). Соответственно можно надеяться на повышение средней эффективности большинства видов сотрудничества.
Конечно, вероятность — никоим образом не гарантия. Так ведь никакая возможность не становится гарантией. Она всего лишь открывает путь, а уж от нас самих зависит: найдём ли мы его, пойдём ли по нему… Но в нашей жизни роль метода проб и ошибок вообще сопоставима с ролями всех прочих методов выбора вместе взятых. И нельзя ни забывать о неизбежности ошибок, ни отказываться на этом основании от проб.
Полагаю, в использовании роста числа возможных связей и взаимодействий нужны качества, в отечественной литературе упоминаемые в основном с иронией: умеренность и аккуратность. Нет смысла тратить на поиск вариантов (а тем более на опробование найденных) едва ли не столько же сил, что и на использование уже сложившихся способов жизни. Но и вовсе о них забывать недопустимо. Рушить семью и формировать новую чаще всего столь сложно, что куда спокойней жить по старинной формуле: «стерпится — слюбится». А вот выгоды новых деловых взаимосвязей чаще всего удаётся оценить, не разрывая уже действующие. И переключиться на нового партнёра можно (и нужно!) с предварительным уведомлением старого и не так скоропостижно, чтобы тот не успел найти замену, если не идеальную, то приемлемую.
Недостатки — продолжение достоинств. Наше отечество на протяжении большей части своей истории развивается в обстоятельствах, оставляющих для умеренности слишком мало места и для аккуратности слишком мало времени. Само выживание русской цивилизации зависит от способности проявлять прямо противоположные качества. Впрочем, даже в таких условиях изобилие возможных связей полезно. Вспомним хотя бы эвакуацию значительной части нашей промышленности в начале Великой Отечественной войны: её, вопреки расхожим легендам, планировали заранее, но на новых местах предприятиям приходилось зачастую восполнять разрывы технологических цепочек — и чем больше их оказывалось на одной заблаговременно подготовленной площадке, тем быстрей возрождалось производство. Полагаю, и в мирное время есть простор для поиска новых путей взаимодействия.
