Бизнес Журнал:
rus

Как китайский бизнес относится к России

icon
15:35; 24 января 2025 года
Правительство РФ

© Правительство РФ

Иван Зуенко, ведущий научный сотрудник Института международных исследований МГИМО МИД России, автор книги «Китай в эпоху Си Цзиньпина»

Санкции, платежи, логистика – не единственные проблемы

Мало кто будет спорить, что в нынешних условиях тотального противостояния с Западом сотрудничество с Китаем имеет для нашей страны особой, почти экзистенциальное значение. Китай превратился в основного (а по многим направлениям – безальтернативного) поставщика продукции. В то же время он является и основным покупателем таких российских товаров как нефть, уголь, сельхозпродукция. Всё это способствует бурного развитию контактов между предпринимателями двух стран.

Между тем, история взаимоотношений российского и китайского бизнеса – относительно недолгая (а с позиций тысячелетнего Китая так и вовсе ничтожная). Бизнесмены двух стран по-прежнему плохо знают друг друга, находятся в плену определённых стереотипов, только учатся находить общий язык. Всё это объективно затрудняет деловое партнёрство.

Российские представления о Китае и китайском бизнесе – отдельная, очень интересная тема. Однако, учитывая, что большинство читателей хорошо их знает и, более того,является их носителями, с точки зрения компетенций автора более востребованной является другая тема – отношение китайского бизнеса к России.

Мы неслучайно подчёркиваем фокус внимания на бизнесе. Действительно: если мы посмотрим на разные ниши китайского общество, то и оценки России будут сильно разниться. Грубо говоря, одно дело – представители партийно-государственных кругов, другое – столичная творческая интеллигенция. Нам же в данном случае важнее понять, что о России и своих российских контрагентах думает китайский бизнес.

Опережая встречные вопросы, автор этих строк сразу должен пояснить: являясь академическим учёным в настоящий момент, он имеет существенный опыт работы во внешнеэкономической деятельности: в разное время работал в компаниях, которые торговали с Китаем автошинами, плодовоовощной консервацией, занимались проведением выставок и форумов. Поэтому выводы, представленные в статье, получены не из учебников, а на практике.

Это же, впрочем, имеет и обратный эффект: чаще всего эти выводы невозможно подтвердить языком статистики или ссылками на документы. Всё нижеописанное относится к числу того, что в науке принято называть «экспертным мнением». А доверять этому мнению или нет, – право читателя.

Кто кого кинет первым

Итак, прежде всего, отметим, что образ России и российского бизнеса подвижен и является предметом определённой эволюции.

Стартовые позиции нашей страны в глазах возрождающегося слоя китайских бизнесменов былиотносительно благоприятны. С одной стороны, вплоть до начала 2000-х годов сохранялось уважение к России как наследнице Советского Союза – страны с мощной индустриальной экономикой, производившей товары, которые ценились в КНР середины ХХ века. С другой стороны, динамика тех изменений, которые происходили по обе стороны границы в 1980-90-х приводила китайцев к скепсису: мол, у нас на волне реформ всё растёт, а в России всё только рушится.

Так сформировался набор базовых стереотипов о России, которые до сих пор определяют отношение к нашей стране: огромные пустые пространства, сильная армия, слабая экономика; красивые девушки, мужественные воинственные мужчины, нерадивые чиновники.

Эффективный бизнес плохо вписывался в эту картину мира, поэтому и отношение к российским предпринимателям у китайцев было соответствующее. Русские, мол, могут что-то купить, но произвести что-то своё стоящее – нет.

В первые десятилетия активных контактов россияне в основном и выступали в амплуа закупщиков, причём покупали зачастую не самую дорогую и качественную продукцию. Помимо узловых центров оптовой торговли внутри страны (типа Иу или рынка Ябаолу в Пекине), закупались в основном в ближайшем приграничье, контактируя с местными предпринимателями.

И именно бизнесмены с Северо-Востока страны (т.н. «дунбэйцы») постарались сформировать своеобразную монополию на посредничество в контактах с Россией, всячески культивируя миф о загадочной «русской специфике» и невозможности разобраться в этих «странных русских» самостоятельно.

Не отрицая накопленных ими компетенций, отметим, что в целом это положение негативно сказывалось на развитии двустороннего бизнеса, поскольку дунбэйцы были заинтересованы в сохранении своего уникального посреднического положения и всячески старались сузить географию бизнес-контактов, а, во-вторых, скептическое отношение к ним внутри самого Китая переносилось и на их российских контрагентов. И тех, и других представители более развитого Юга считали диковатыми и грубоватыми.

Аналогичный процесс, пусть и в чуть меньших масштабах, наблюдался на Северо-Западе, где КНР граничит с Казахстаном и Киргизией. Здесь периферийная специфика наложилась ещё и на национально-этническую.

Отношения в трансграничном бизнесе действительно надолго сохранили печать тех порядков, которые царили там в 90-х годах. Зачастую переговоры и сделки велись по принципу «кто кого обманет первым», и, надо сказать, что китайцы ни в чём не уступали россиянам или, например, казахам.

Ещё сложнее было, если китайцы начинали бизнес в России. Обычным делом был произвол со стороны чиновников и правоохранительных ведомств. А когда с этим стало больше порядка, ярко проявилась другая черта – зарегулированность бизнеса и умение чиновников спустить на бюрократических тормозах любую инициативу.

Китайские бизнесмены, которые в самом Китае почти всё привыкли делать на личных договорённостях и неформальных отношениях, с одной стороны, с готовностью встраивались в различные коррупционные схемы, с другой стороны, каждый раз очень удивлялись, когда их за это штрафовали, депортировали или даже отбирали бизнес (в ситуациях, когда все активы, например, записывались на доверенное лицо из числа россиян).

Прошедшие через такой опыт бизнесмены, выполняя затем роль консультантов по работе в России, создали российской деловой среде довольно токсичный имидж, неискоренённый полностью до сих пор.

2014, 2022 и далее

Отметим, что в последние пару десятилетий ситуация начала меняться, чему способствовало расширение географии контактов как в России, так и в Китае, выход из-под зависимости от приграничья как ключевого посредника в сотрудничестве.

Кроме того, изменилась и конъюнктура торговли. Начиная с 2014 года, когда резко ослаб рубль, значительно возросла активность китайских бизнесменов, на этот раз не только продающих китайскую продукцию, но и покупающих российские товары.

Это вынуждало китайцев расширять горизонты, искать новых контрагентов, новые ниши, использовать новыеформы и методы работы. Для значительного числа российских производителей (прежде всего, пищевой продукции) интерес со стороны Китая вообще означал своеобразный «поворот на Восток», которого ранее в их деятельности не было.

Первые успехи на этом направлении даже вызвали определённую эйфорию, связанную с завышенными ожиданиями от привлекательности своих товаров. Появился миф о том, что российские товары де в Китае пользуются особым спросом, считаются чуть ли не премиальными. Поэтому китайский рынок в глазах ряда российских бизнесменов казался бездонным, готовым поглотить любой объём любого товара без особых вложений в его раскрутку.

Впрочем, быстро выяснилось, что это не так, – даже для мёда, минеральной воды, масла и прочих «экологически чистых» товаров, которые, по мнению российских производителей, являются верхом мечтаний китайского потребителя. Оказалось, что ни в одной из указанных ниш Россия не имеет «узнаваемости бренда». Поэтому, еслироссийский импорт и занимает какие-то позиции на потребительском рынке, то, как правило, речь идёт о единичных, уникальных «попаданиях в спрос» (типа конфет «Крокант»). Во всех остальных случаях её главным (а подчас и единственным) преимуществом является низкая цена. (Подробнее об этом читайте здесь).

Определённая работа в плане раскрутки бренда «Сделано в России» для китайского рынка началась, но, учитывая масштабность задачи и низкие стартовые позиции, она далека от своего успешного завершения.

После февраля 2022 года, а точнее после усиления антироссийских санкций со стороны США и других стран Запада, ситуация стала ещё сложнее.

Называя вещи своими именами, российский бизнес для китайского рынка стал «токсичным». Риски попадания под западные вторичные санкции стали определять отношение к России в целом. Причём это касается не только компаний, но и отдельных физических лиц. Сложнее стало даже в мелочах: открыть банковский счёт, зарегистрироваться в китайской соцсети. Логика «как бы чего не вышло» стала довлеть над действиями китайцев.

В то время как на высоком уровне межгосударственных контактов (а также крупных госкорпораций) ситуация оказалась лучше, чем предполагали скептики в самом начале СВО, с бизнесом оказалось всё сложнее. Для китайцев экономическое взаимодействие с Россией не является идеей-фикс. Это важный, крупный, интересный рынок, но он – один из многих.

И если на одной чаше весов стоят выгоды торговли с Россией, а на другой – риски попадания под западные санкции, то чаще всего выбор делается не в пользу нашей страны. Тем более так до конца и не были изжиты многие стереотипы из 90-х годов, в соответствии с которыми русские часто обманывают, мало заказывают и жёстко торгуются.

Наиболее неконструктивную позицию в данном случае заняли банки, которые в течение 2024 годов в ряде случаев фактически блокировали торговлю между странами, отказываясь работать с платежами из России. (Подробнее об этом читайте здесь).

Может возникнуть вопрос – а как же естественное, казалось бы, сближение России и Китая под влиянием «двойного сдерживания» со стороны США? Почему китайский бизнес так дорожит благосклонностью со стороны американских регуляторов, что готов жертвовать той выгодой, которую получает, работая с Россией?

Тут мы должны вернуться в основную сферу профессиональных интересов автора – международные отношения, и выдвинуть три ключевых тезиса.

Во-первых, Россия воспринимается в Китае как западная страна. Да, со своей спецификой, вызванной географией и многонациональным составом, но всё же гораздо ближе и ментально, и культурно, и экономически, – к Западу, чем к Востоку. Соответственно, конфликт на Украине воспринимается в Китае как «какие-то западные разборки», из-за которых Китай не должен страдать ни в коем случае. А сближение с Россией воспринимается как нечто временное, ненадёжное, способное сорваться в любой момент.

Здесь можно было бы поспорить и возразить, что российско-китайское сотрудничество имеет солидную основу, заложенную ещё в 1980-90-х годах, но мы же говорим о стереотипах, а они не всегда поддаются логическому анализу. Китайские собеседники, занимающиеся сотрудничеством с Россией, обижаются: «Мы для вас всегда были запасной невестой. Вы всегда хотели дружить с Европой. Если Запад сейчас позовёт, вы тут же забудете о нас».

В каком-то смысле то же самое мы можем сказать и о Китае, – и это наш второй тезис. Конечно, невозможно говорить о цивилизационной близости Китая и Запада. Но то, что пореформенные успехи Китая связаны с интенсификацией сотрудничества с Западом, и по-прежнему залог процветания Китая заключается в торговле с Западом (и все меры по развитию внутреннего рынка пока эту тенденцию не переломили), – это факт.

При этом в Китае всё ещё не осознали степень разрыва с Америкой и даже надеются обо всём договориться и всё вернуть, как было до начала «торговой войны». Поэтому Китай стремится быть «чистеньким» в глазах Вашингтона. А, следовательно, сейчас важно не давать лишних поводов для обвинений в том, что Китай действует с Россией заодно. Потому что России, как считают китайцы, «терять уже нечего», а Китаю – есть.

Третий тезис является развитием предыдущего. В Китае уверены, что взаимодействие с ним – это привилегия для России, оказавшейся из-за своей активной внешней политики в сложном положении. Более того, весьма популярна точка зрения, что Россия использует Китай, а Китай, продолжая торговать с Россией, якобы, подставляется и рискует своим экономическим благополучием.

Кроме того, ровно так же, как в России боятся попадания в чрезмерную зависимость от Китая как инвестора, продавцатоваров и покупателя ресурсов, в Китае опасаются зависимости от России, которая уже несколько лет является главным поставщиком главного стратегического сырья – нефти. (Подробнее об этом читайте здесь).

Всё это создаёт довольно специфический фон для развития российско-китайских бизнес-контактов, в которых явнаязаинтересованность в обоюдовыгодных связяхсосуществует с извечной настороженностью и стремлением дифференцировать риски, «не складывать все яйца в одну корзину».

В обозримом будущем, думается, этот же фон сохранится вне зависимости от того, насколько тяжёлым будет санкционное давление на нашу страну:

– Россия продолжит обширное сотрудничество с Китаем, при этом будет, где это возможно, «притормаживать» своего мощного соседа, ставя административные препятствия иискусственно стимулируя развитие связей с другими странами Глобального Юга.

– Китай же, в свою очередь, продолжит воспринимать бизнес с Россией как высокорисковый и не будет спешить с инвестициями и какими-либо послаблениями для россиян. И точно – нигде и никогда не будет забывать о своих национальных интересах, которые являются для него абсолютным приоритетом.

Как китайский бизнес относится к России

В Китае сформировался набор базовых стереотипов о России, которые до сих пор определяют отношение к нашей стране: огромные пустые пространства, сильная армия, слабая экономика; красивые девушки, мужественные воинственные мужчины, нерадивые чиновники.

24 января 15:35

Иранская деловая культура: почему вежливость важнее бизнес-модели

Весной 2022 года отечественные предприниматели заинтересовались тем, как иранский бизнес развивается под санкциями и какие возможности обещает выход на иранский рынок. В цикле из трех статей иранисты из МГИМО Адлан Маргоев и Роман Шамраев объясняют, что российскому бизнесу нужно знать об истории, политике и экономике Ирана, что наши страны могут предложить друг другу и как себя вести на переговорах с иранскими партнерами.

24 января 12:46