Учитель, воспитай ученика: чтоб было у кого потом учиться

Автор: Анатолий Вассерман

Вынесенное в заголовок заключительное двустишие из восьмистишия (1961, без названия) Евгения Михайловича Винокурова (1925.10.22–1993.01.23) приведено уже в фольклорной форме: у автора не «учитель», а «художник». Основание для народной трактовки есть и в тексте: «каракули по клетчатой тетради» характернее для текстовой или чертёжной работы, нежели для живописи. Но куда важнее, что необходимость прогресса, подъёма новых поколений над прежними очевидна не только в искусстве, но и в любой иной деятельности.

Зачастую ученики очевидным образом затмевают учителей. Людвиг Йоханнович ван Бетховен (1770.12.16–1827.03.26) несравненно известнее Антонио Антонича Сальери (1750.08.28–1825.05.07) — тот, кстати, обучил ещё многих великих, да и его собственные композиции весьма приятны, но в истории он остался, увы, лишь собственной оговоркой о будто бы убийстве Йоханна Хризостома Вольфганга Амадея Йоханн-Георг-Леопольдовича Моцарта (1756.01.27–1791.12.05): Сальери не раз сокрушался, что не поддержал друга деньгами вовремя, но по возрастной немочи однажды сказал, что таким образом оказался прямым виновником смерти того, кто явно превзошёл его. А кто сейчас помнит, что добрый десяток выдающихся химиков, в том числе Александр Лукич Гедеванишвили (1833.11.12–1887.02.27, по официальному отцу Александр Порфирьевич Бородин, по совместительству композитор из «Могучей кучки») и Александр Михайлович Бутлеров (1828.09.06–1886.08.17, создатель теории строения органических веществ) — ученики Николая Николаевича Зинина (1812.08.25–1880.02.19), чьи собственные труды по реакциям бензола и его производным лежат в основе нескольких сот современных массовых химических технологий? Георгий Семёнович Шпагин (1897.04.29–1952.02.06), создатель одного из самых узнаваемых и самого массового (более пяти миллионов!) пистолета-пулемёта ППШ (1941) и ленточного питания (1938) пулемёта ДШК (Дегтярёв – Шпагин крупнокалиберный) — ученик не только Василия Алексеевича Дегтярёва (1880.01.02–1949.01.16), но и (вместе с Дегтярёвым!) Владимира Григорьевича Фёдорова (1874.05.15–1966.09.19) — разработчика классификации оружия по системе запирания затвора и одного из первых автоматов в современном смысле — карабинов со сменным магазином, способных вести огонь в самострельном режиме патронами с энергией 1–2 кДж.

Увы, все примеры в предыдущем абзаце взяты из прошлого. Сейчас заметнейшие ученики порою не только явно слабее своих учителей, но даже бравируют своей слабостью. Вряд ли учителя Кирилла Семёновича Серебренникова горды тем, что их изделие убило вполне пристойный по русским меркам театр имени Гоголя и на его месте создало далеко не лучший в Москве стриптиз-клуб. А уж рассуждения о техническом творчестве не только в Российской Федерации сводятся к формуле: как хорошо, что ещё не все ветераны ушли на пенсию или в иной мир, так что пока есть кому исправлять косяки нового поколения.

Провал системы образования особо нагляден в Западной Европе, где львиную долю преподавателей уже составляют обученные по болонской системе, ставящей практику впереди теории, что ухудшает понимание обеих. Строго говоря, подписанная в Болонье 1999.06.19 декларация не обязует делить высшее образование на четыре года бакалавриата, натаскивающего на практическую работу по готовым рецептам, и для желающих два года магистратуры, где дают теоретические основы рецептов, а сами они тем временем забываются от неиспользования. Она всего лишь содержит список требований к формату обучения, позволяющих беспрепятственно бегать из вуза в вуз и даже из специальности в специальность. Но понятно, что такие требования проще всего исполнить унификацией если не содержания, то хотя бы формы. В результате работодатели принуждены к выбору между недоучками-бакалаврами и неумехами-магистрами, а те и другие работают, в том числе преподают, равно плохо. По меньшей мере, в образовании обвал лавинообразен: чем слабее учитель, тем хуже готовит учителей следующего поколения. Болонизация началась задолго до декларации, так что сейчас в вузах Европейского Союза уже почти не осталось сотрудников, не подвергнутых данному способу калечения ума. Не зря там в нынешнем тысячелетии преподаватели, подготовленные в РФ (где болонизация начата всего лет 15 назад, а в скором будущем её прекратят), не менее популярны, чем в Соединённых Государствах Америки, где, насколько я знаю, ещё до горбачёвщины появилась фраза: американский университет — место, где русские профессора (так — дословно «наставник» — на Западе называют едва ли не любого преподавателя) учат математике китайских студентов.

Снижение качества новых поколений возможно не только вследствие плохой организации учёбы, но и по корыстным соображениям. Так, мастера, хоть в средневековой цеховой системе, хоть в современных производствах, зачастую не хотят воспитывать конкурентов себе из своих учеников и подмастерьев, а потому скрывают часть профессиональных тонкостей, накопленных долгим опытом, и порой даже упускают последний момент, когда можно передать тайны своим, уже не боясь их конкуренции: по общему мнению, далеко не все секреты, ушедшие в могилы своих носителей, переоткрыты впоследствии.

В системе научных исследований мастеровщина также сильна. Начальник зачастую ставит свою подпись (как цеховой мастер — личное клеймо) под исследованием не только в удостоверение качества работы, но и во избежание слишком сильного внимания коллег, чьё мнение в науке действует почти так же, как деньги покупателей в ремесле, к его подчинённым. Многие руководители не спешат предоставлять своим ученикам возможности самостоятельного плавания: в последние 40 лет жизни моего отца, с момента утверждения ВАК его докторской диссертации, ежегодно защищали кандидатские диссертации один – два его аспиранта, но некоторые другие известные мне доктора наук выводят на защиту по одному аспиранту в пять – десять лет.

Мой брат Владимир (в отличие от меня, умный), отслеживая данную разрушительную тенденцию, спрашивает: «Что может обеспечить прекращение этого монотонного снижения? Как спонтанно в слабой, скажем, научной школе могут образоваться два – три сильных научных работника?»

Подобная же картина бытует и за пределами образования и воспитания. Так, чем хуже управленец, тем больше опасается, что его подсидят, и сознательно или инстинктивно подбирает подчинённых послабее. Те, в свою очередь, ищут себе нижестоящих по тому же принципу — и довольно скоро приходит в упадок вся организация или хотя бы её ветвь, возглавленная слабаком.

В сфере управления слабое звено можно убрать сверху — решением собственника или вышестоящей организации. Причём действовать нужно быстро и решительно, чтобы не пришлось заполнять заново всю управленческую пирамиду, донизу обустроенную по принципу «чем ниже, тем слабее». Увы, далеко не всегда слабость нового руководителя замечают вовремя: накопленный при его предшественнике задел, в том числе опыт тех подчинённых, кого ещё не заменили, довольно долго сохраняет если не высочайшее, то, по меньшей мере, вполне приемлемое качество работы всей криво управляемой структуры, и повода для тревоги до поры до времени не видно. Если промедлить с решением, вся конструкция рухнет — даже не столько под естественным давлением конкурентов, сколько под тяжестью внутренних сбоев.

В наших науке и образовании время для радикальных решений, на мой взгляд, ещё не упущено: пока сохранена критическая масса людей, способных к самостоятельной активной деятельности на высоком профессиональном уровне. Но как реорганизовать систему — не смогу однозначно советовать: нужно публичное обсуждение. Причём не только специалистами, но и главной вышестоящей инстанцией — широким спектром деловых и общественных сил. Ведь и наука, и образование, и управление, и все прочие сферы нашей деятельности созданы в конечном счёте не только для нашего текущего блага, но и для нашего общего развития. Коллективный разум не часто даёт лучшие решения, но почти всегда отсекает многие
ошибки.

А вот чем помочь коллективному Западу — даже гадать не берусь.