©
Автор: Анатолий Вассерман
Правительство Российской Федерации пообещало с 2025 года начать процесс отказа от одноразовой пластмассовой посуды. Мол, даже не то страшно, что неаккуратное обращение с нею загрязняет окружающую нас среду, а прежде всего то, что в живых организмах, и в человеческих тоже, обнаруживают всё больше микрочастиц пластических масс разного состава, в том числе и тех, что используются для такой посуды.
Всё как на плакате 1963 го года: «Партия сказала: надо! Комсомол ответил: есть!» В данном случае роль коммунистической партии играет сообщество экологов и медиков, а коммунистического союза молодёжи — экономический блок правительства РФ. Беда только в том, что во всём мире львиную долю движений под экологическим соусом контролирует тоталитарная секта «либералы», да и в нашем экономблоке почти все так или иначе участвующие в подготовке решений индоктринированы догматами той же секты. Поэтому для безопасности следует искать подвохи в любом экологическом вроде бы утверждении.
Для начала очевиднейший вопрос: чем именно запугивающие микрочастицы опасны? Львиную долю пластмасс до запуска в серийное производство тщательно проверяют на возможные взаимодействия с организмами животных и людей. Разнообразие полимеров, а также мономеров — звеньев для сборки полимерных цепочек, столь велико, что для любой задачи, чьи решения соприкасаются с нами, найдутся биологически безопасные варианты. Так, поливинилхлорид (ПВХ), один из дешевейших, а потому наиболее массовых полимеров, опасен разве что при возгорании, когда среди прочих продуктов неполного высокотемпературного окисления появляется в заметной концентрации фосген, в достаточной дозе вызывающий смертельно опасный отёк лёгких. Разложение же ПВХ в низкотемпературных условиях, в том числе внутри организма, не порождает никаких угроз для здоровья.
Правда, в публикациях о микрочастицах особо отмечено: их теперь выявляют в глубине тканей организма, куда они попадают, скорее всего, с потоком крови по мельчайшим сосудам — капиллярам, то есть волосным, или с лимфой — межклеточной жидкостью, насыщающей многие ткани. Что если частица закупорит капилляр, препятствуя снабжению соседствующего с ним участка, или сама повредит соседние клетки?
А что если в организм попадёт неорганическая частица сходного размера, например, пылинка, песчинка? Пыль, впрочем, по большей части как раз из микропесчинок и состоит, отчего драгоценными считают только те камни, что твёрже песка и потому не царапаются пылью. Разновидности же самого кварца (двуокиси кремния), образующей песок или камни помягче, классифицируют как полудрагоценные, ибо при любых усилиях на защиту их поверхностей и уход за ними они довольно быстро теряют нарядный вид. Или вот возьмем сажу, которая есть не что иное, как микрочастицы углерода. Есть еще вулканический пепел: подземные минералы не находятся в химическом равновесии с поверхностью Земли, так что цепочки реакций, запускаемые их выбросом в атмосферу, завершаются далеко не сразу — порой уже после попадания в организм.
Словом, вряд ли можно считать пластмассовые микрочастицы опаснее всех прочих. Особенно если учесть, что за всю историю химической промышленности микрочастиц природного происхождения появилось на порядки больше, чем пластмассовых (не только от одноразовой посуды).
Эколожные страшилки вообще убедительны, разве что пока не соотнесены с возможностями всей природы. Например, за все полсотни тысячелетий существования человечества в нынешнем биологическом облике исчезла по вине людей (в основном от изменения нами природы) примерно тысяча других биологических видов. Правда, сведения о некоторых из наших жертв довольно расплывчаты. Удалось ли нам собственноручно истребить всех мамонтов, или важнее оказалось очередное глобальное потепление, сократившее зону подходящего шерстистым слонам климата со всей Евразии до нескольких сот километров от берега Ледовитого океана? Но даже если уложить всю эту тысячу в примерно пять веков серьёзных наблюдений за природой, получается в среднем два вида в год. Между тем, судя по этим самым наблюдениям, примерно та же тысяча видов исчезает в природе ежегодно без малейшего человеческого влияния. Причём столь же ежегодно возникает примерно тысяча новых видов — ведь эволюция не прекращается, а представляет собой как раз исчезновение старых и возникновение новых видов (на старой основе). Увы, заметить формирование нового вида сложнее, чем исчезновение старого, поэтому нас больше пугает разрушительная часть эволюции, чем вдохновляет созидательная. Но эта наша проблема — психологическая, а не экологическая.
Кстати, о пластмассовых микрочастицах и прочих антропогенных, порождённых человеком, выбросах говорят, что они ускоряют вымирание каких-то видов: якобы те уже приспособились к ранее существовавшим в природе загрязнениям, но не к новым. Мол, рыба умеет избавиться от попавших на жабры водорослей, но не от упаковочных плёнок. Насколько я могу судить, опытов для доказательства подобных утверждений пока никто не проводил: тем, кто заинтересован в остановке промышленной деятельности, всё и так ясно. Мой же личный опыт указывает на несостоятельность виденных мною страшилок. В частности, те же упаковочные плёнки сдираются с поверхности тела ничуть не сложнее, чем водоросли сопоставимых размера и толщины.
Правда, одноразовая посуда закрывает часть земной поверхности, мешая её взаимодействию с окружающей средой: трава получает меньше солнечного света, влага хуже испаряется, а ведь испарение — второй после конвекции, то есть подъёма нагретого воздуха, путь охлаждения поверхности, тепловое излучение хорошо если на четвёртом месте. Так ведь опавшие листья и обычные камни воздействуют на поверхность точно так же… Причём ветру и дождю несравненно легче переместить одноразовую тарелку из тонкой пластмассы с примерно той же, что у воды, плотностью, чем камень. Так что среднее время экспозиции (открытости окружающим факторам) меняется посудой куда меньше, чем большинством природных мелочей, даже если не учитывать, что те существуют в несравненно большем количестве.
Борьба против одноразовой посуды и упаковки сопровождается эффектными съёмками толстых слоёв рукотворного мусора на облюбованных отдыхающими лесных полянах, потоков сходного мусора на морской глади. Если многие сотни отдыхающих оставят на нескольких десятках квадратных метров достаточно неубранного мусора, то рано или поздно поляну так захламят, что людям на ней места не останется. Да и в океанских просторах удобных и выгодных путей так немного, что приходится принимать правила предупреждения столкновения судов не только в узких местах, но и в открытом море. Соответственно, плавучий мусор, выброшенный с борта, на этих путях также накапливается в количестве, доступном невооружённому глазу. Но по сравнению с громадностью всей природы наши деяния и следы неощутимо малы. Мы внимательны к происходящему по соседству с нами, но мегаполисы, возделываемые поля, вырубаемые (и вновь произрастающие, а то и нами же насаждаемые) леса и прочие виды нашей активности затрагивают лишь пренебрежимо малую долю поверхности планеты. Да и в её недрах мы затронули разве что мелкие случайные скопления интересного для нас, оставив неприкосновенной почти всю остальную земную кору, не говоря уже о слоях более глубоких.
Ещё многие века рассказы о пагубности деятельности человека для всей остальной природы придётся классифицировать как проявление мании величия — не одного из нас, но всех нас вместе взятых. Не говоря уж о том, что по мере совершенствования нашего научного и технического искусства нам всё легче влиять на своё окружение благотворно, а не пагубно. Злокачественная же эколожь, плавно переходящая в призыв «убить всех человеков» робота Бендера из мультсериала «Футурама» — часть пропаганды тоталитарной секты «либералы». Её фанатичное человеконенавистничество, уходящее корнями в родовые травмы англосаксонской цивилизации, проявляется, помимо прочего, в эколожеских попытках ударами по нервам человечества парализовать нашу способность совершенствовать себя — и через нас весь остальной мир.