Михаил Кузнецов, «Востокгосплан»: на Дальнем Востоке нужно бороться за каждый рубль добавленной стоимости

ФАНУ «Востокгосплан» - он такой один, и это важное обстоятельство, которое стоит обозначить. Именно оно особо подчеркивает стратегическую значимость Дальнего Востока и Арктики для развития РФ. Это единственное учреждение в стране с уникальным статусом. ФАНУ, Федеральное автономное научное учреждение, создано еще в 1992 году. Первоначальное название — «Дальневосточный научно-исследовательский институт рынка». «Восточным центром государственного планирования» ведомство стало в 2017 году и с тех пор своих целей не меняло. «Востокгосплан» — команда аналитиков, экономистов, которые изучают все аспекты существования и развития Дальнего Востока и Арктики. На основе собранных ими данных принимаются ключевые решения на уровне правительства и президента РФ.
 
Если где и могут рассказать максимально достоверно, чем дышат большие и малые города арктических и дальневосточных территорий, то это как раз в «Востокгосплане». Название, конечно, навевает определенные ассоциации, но тем интереснее оказалось узнать и понять, способно ли госпланирование, основанное на научных данных, в масштабах столь громадных и специфических территорий стать эффективным инструментом современного госуправления. Как на практике устроен и работает этот механизм, позволяет ли он строить верные экономические прогнозы? Каковы подходы к сбору данных? Ведь методика во многом определяет достоверность и качество собранной информации, на основе которой принимаются решения. Их цена — судьба городов и поселков и триллионов рублей. В конце концов, если не здесь, то где знают все нюансы о жизни на этих отдаленных территориях, и уж наверняка именно в «Востокгосплане» смогут ответить на такой очевидный вопрос: сколько еще должно пройти лет и Восточных экономических форумов, чтобы мы услышали и увидели, что Дальний Восток зажил по-другому. «Подшефная» «Востокгосплану»  территория слишком велика, далека и малопонятна большинству жителей остальной России. Поэтому нам было так важно увидеть ее глазами экспертов, которые исходили ее ногами, чтобы на стол президенту легли самые достоверные цифры и прогнозы о будущем территорий, на которые возложено столько надежд. Мы хотели сами увидеть и вам показать Дальний Восток (прежде всего, его, так как готовили специальный проект по итогам диалогов на Восточном экономическом форуме) таким, каков он есть: в ретроспективе последних нескольких лет, в максимальном приближении, чтобы разглядеть его будущее и роль в экономике страны. Мы хотели заглянуть чуть дальше и, возможно, чуть глубже, чем это возможно изнутри кампуса ДВФУ, где проходил Восточный экономический форум. В надежде избавить себя и вас от штампов мы выбрали в собеседники не чиновника, а эксперта по Дальнему Востоку. Михаил Кузнецов — генеральный директор ФАНУ «Востокгосплан», подведомственного Министерству РФ по развитию Дальнего Востока и Арктики. В этом номере смотрим на Дальний Восток его глазами и надеемся на незамутненный, свежий, незамыленный взгляд, взвешенность и объективность оценок.
 
— Мы с вами записываем это интервью во Владивостоке. Можно о чем угодно рассуждать на форумах, в публичном пространстве, но достаточно зайти в магазин, чтобы понять, как тут живут, а точнее, развести руками и воскликнуть: «Как они здесь живут!..» Верно ли считать, что это очень даже достоверный индикатор явно нерешенных проблем Дальнего Востока?

— Вы в Анадырь съездите — там цены еще выше. Секретов никаких нет. Конечно, во Владивостоке, в отличие от Анадыря, транспортных возможностей гораздо больше.
Есть железная дорога, море, но все равно значительная часть товаров здесь стоит дороже за счет длинного транспортного плеча. Еще более остро эта проблема ощущается в северных территориях. Есть примеры, когда товар, например, уголь, пока доедет до этих мест, дорожает в десять раз.
 
— Выходит, бизнес по-прежнему опасается заходить на Дальний Восток?

— Бизнес приходит туда, где видит потенциальный рынок и спрос. На Дальнем Востоке территория большая, а потребителей всего восемь миллионов человек. Поэтому существенный отток населения для нас — главный вызов. Все, что за Байкалом, — земли с низкой плотностью населения, а в северной части — с очень суровыми климатическими условиями. Поэтому основная забота государства — привлечь сюда людей и обеспечить хороший уровень оплаты труда и достойные условия жизни.

 
— Не кажется ли вам, что в этом случае у предпринимателей срабатывает логика: если пусто и свободно, значит, неэффективно?

— Скорее, это особенность территории. Чтобы привлечь в регион предпринимателей, квалифицированных специалистов, необходимо добиться эффекта, противоположного известному «эффекту разбитых стекол». Надо добиться того, чтобы люди поверили в возрождение и процветание города, поселка, и сами стали поддерживать атмосферу развития.
 
— Чем сегодня может завлекать Дальний Восток? По-прежнему «длинным рублем»? И тогда мы возвращаемся в начало и вынуждены признать, что Дальний Восток как был, так и остается «сырьевой плантацией», пользуясь вашей терминологией. Так давайте определимся: для региона это хорошо или плохо?

— Я бы не говорил об этом, как о проклятии. Знаете, у экономистов есть такое понятие — «сырьевое проклятие». Не думаю, что это подходящее к Дальнему Востоку определение. Я бы предложил альтернативу —
 «сырьевое благословение».
 
— При каких условиях «проклятие» становится «благословением»? 

— Сравните сами: можно заниматься экстенсивной добычей, использовать технологии прошлого века, не вкладываясь в развитие современной инфраструктуры, наносить колоссальный ущерб природе, подрывать собственную сырьевую базу. В этом случае сырьевое богатство становится «проклятием». Вспомните «правило Хартвика», оно же правило устойчивого развития. Последнее можно обеспечить, инвестируя ренту от добычи природных ресурсов в производственный или финансовый капитал.
Если же все добытое тратится на потребление, экономическая модель будет неустойчива. Поэтому надо развивать обрабатывающую промышленность — это как раз тот поворот, который сейчас мы видим на Дальнем Востоке. Завод «Звезда», Амурский газохимический комплекс — хорошие примеры добротных инвестпроектов. На их базе могут вырасти целые отрасли, та же нефтегазохимия. Аналогичным путем идет, например, Австралия, которая живет за счет поставок сырья в Китай. При этом австралийцы поддерживают высокий уровень диверсификации промышленности. В Дальневосточном федеральном округе сектор добычи составляет порядка 30%, и сегодня перед добывающим сектором региона стоит задача наладить эффективную переработку. Например, в лесной отрасли вполне возможно перейти от экстенсивной заготовки и продажи кругляка к глубокой переработке древесины. Нельзя мириться с тем, что мы на лесной отрасли зарабатываем очень мало: затраты на сохранение лесного фонда сопоставимы с налогами, которые получает от нее государство. Для кардинального изменения ситуации необходимо системное восстановление цепочки создания добавленной стоимости в отрасли: от лесных дорог до лесоперерабатывающих комплексов и лесохимии. На Дальнем Востоке нужно бороться за каждый рубль добавленной стоимости, уговоры вроде «пожалуйста, не уезжайте, оставайтесь здесь» точно не помогут. Регион должен зарабатывать, свое природное и географическое преимущество конвертировать в высокую добавленную стоимость на душу населения.
Среди точек роста — высокотехнологичная добыча. Сегодня добыча полезных ископаемых — это большой потребитель высоких технологий. Цифровое моделирование месторождений, безлюдные, роботизированные карьеры и пр. Вместо того чтобы «жаловаться» на ресурсное богатство, лучше им правильно распорядиться. Вместе с тем и в развитии добывающих отраслей должен быть здравый смысл и баланс. Например, на Камчатке в ряде районов есть достаточно мелкие месторождения россыпного золота, которые в краткосрочной перспективе могут дать рост ВВП и приток инвестиций и даже создать небольшое количество рабочих мест. Однако в долгосрочной перспективе добыча негативно скажется на развитии туризма и нересте рыбы. Ценность возобновляемых природных ресурсов в этом случае точно перевешивает выгоды от добычных проектов.

— Применительно к Дальнему Востоку много говорят о его туристическом потенциале. Можно ли на него опираться как на ключевую точку экономического роста?

— Туризм — это хорошее дополнение к базовым отраслям. Он важен с точки зрения развития индустрии гостеприимства и инфраструктуры, но он не может стать мейнстримом для всех регионов Дальнего Востока, поскольку составляет в среднем по ДФО менее 2% ВРП. Отрасль влияет на развитие гостиничного сектора, развивает малый бизнес в сфере услуг и сервиса и таким образом способствует повышению уровня жизни местных жителей, но говорить о том, что туризм может стать одной из ключевых отраслей, можно только с определенными оговорками применительно к Камчатке и Бурятии.
 

— Поддерживать баланс — одна из задач государства. Но сегодня фокус сделан скорее на объемы привлекаемых инвестиций. Насколько эти усилия достаточны и эффективны?

— Бизнесу нужны благоприятные условия, и он сам придет туда, где видит возможность заработать. Это для него главный стимул, поэтому даже налоговые преференции — это скорее «приятное дополнение», они сами по себе не становятся определяющими при принятии решения об инвестициях. Если изначально экономика проекта не будет выглядеть привлекательной, льготные режимы не заманят инвестора. На мой взгляд, главная привлекательность Дальнего Востока — в близости огромных рынков стран АТР. Чемпионами станут те, кто, развернув здесь производственные мощности, шагнет за пределы РФ и выйдет на экспортные рынки.
 
— Как ни поверни, а выходит, что именно логистика — ключевая преференция для выбора Дальнего Востока под новый проект…

— Абсолютно: логистика уже составляет более 10% от ВРП ДФО, мы прогнозируем рост показателя на горизонте как минимум до 2030 года. Задача государства — создать все условия для этого роста, то есть дружелюбную инфраструктуру, которая будет способствовать локализации производств.
 
— Инфраструктура для бизнеса может стать как главным стимулом, так и существенным тормозом развития. В этом году на ВЭФ подводили итоги первой десятилетки, своего рода «новой эры» Дальнего Востока, но инфраструктура по-прежнему как была ключевым барьером для ДФО, так и остается. Сколько еще времени должно пройти, чтобы ситуация изменилась?

— Не думаю, что государство должно решать все инфраструктурные проблемы. Я бы разделил зоны ответственности таким образом: магистральные проекты, такие как развитие того же Восточного полигона, создание базовой энергетической инфраструктуры, поддержание дорожного хозяйства, порты, аэропорты — все это задачи государства. Подобные проекты предусматривают серьезные инвестиции, к тому же нужна координация и контроль за сроками и надежностью. Но на все у государства денег не хватит, надо привлекать частные деньги, и для этого есть специальные инструменты, та же «Дальневосточная концессия» — формат государственно-частного партнерства (ГЧП), без которого на Дальнем Востоке крайне сложно реализовать крупные проекты.
Сегодня есть четкая государственная воля — развивать Дальний Восток. Главное, что уже удалось сделать совместными усилиями государства и бизнеса, — перезапустить «движок» экономики Дальнего Востока. В последние десять лет в ДФО появились три тысячи новых предприятий. Это заметный прирост. Среднегодовые темпы роста ВРП на Дальнем Востоке превышают среднероссийские, семь триллионов удалось привлечь в виде новых инвестиций, из них 3,7 трлн уже вложено, еще столько же будет проинвестировано в ближайшее время.
 
— Когда, по вашим прогнозам, наступит точка невозврата в «убыточное прошлое», когда Дальний Восток станет стабильно прибыльным, недотационным?

— Надо набраться терпения и избавиться от определенного стереотипа, который мешает объективно оценить ситуацию. В отношении Дальнего Востока произошла такая массовая аберрация сознания: мы почему-то склонны считать, что Дальний Восток — такой несчастный, глубоко заброшенный регион, а когда-то у него была другая жизнь и судьба, якобы он был такой развитый, а потом его запустили. Вообще-то говоря, Россия освоила эти территории в XIX веке, потом наступила революционная разруха, следом период восстановления после Великой Отечественной войны. И все это время на Дальнем Востоке формировалась преимущественно «оборонная» специализация. В 1990-ые эта она оказалась не востребована. Экономика дальневосточных территорий сильно пострадала. И только в 2000-ые здесь началось восстановление благодаря сектору добычи.
 
— Сколько лет Дальнему Востоку еще идти до той самой точки невозврата и при каких вводных это возможно?

— Думаю, что ситуация существенно изменится в ближайшие пятнадцать лет: количество перейдет в качество. Создаваемые сейчас предприятия заработают в полную силу, начнут давать экономический эффект, а вслед за этим произойдут и позитивные демографические изменения. Но это не значит, что можно остановиться. Помните, как в «Алисе в стране чудес»: даже для того, чтобы оставаться на месте, надо бежать, а здесь надо бежать быстро, поэтому мы и говорим об опережающем развитии. Но добиться его по приказу сверху невозможно. Нам нужен плюс в 300–500 тысяч рабочих мест за ближайшие пятнадцать лет к тому, что есть, и это много. С учетом коэффициента семейственности это даст прирост местного населения на уровне миллиона или чуть больше человек. Это изменение демографического тренда может быть основано только на достаточном количестве качественных рабочих мест. В новых предприятиях, которые здесь сейчас создаются, зарплата в среднем на 20% выше, чем в среднем в экономике РФ, и это как раз возможность привлекать сюда людей. Параллельно с этим необходимо создать (это второе обязательное условие) социальную инфраструктуру уровня Москвы и Подмосковья. Далекая, амбициозная цель. И поэтому так нужны мастер-планы городов, на них делаем ставку и мы, и местные власти. Дальневосточные города нуждаются в реновации, многие из них возводились «ударными темпами», как следствие — качество жилья и социальной инфраструктуры крайне низкое, а спустя время оно перестало соответствовать хоть каким-то стандартам.
Мастер-планы — первый, серьезный шаг к масштабной реконструкции. Когда мы взялись за эту работу, начали с выезда на местность: обходили территории, местных предпринимателей, разговаривали, обсуждали узкие места. Вот, например, Белогорск, Амурская область: 60–65 тысяч населения. Там есть железнодорожная ветка в Китай: вот она — первая отличная возможность развивать транзитную логистику. Второе — соя, в городе есть завод по ее глубокой переработке, используются современные технологии, производство ориентировано на экспорт в КНР. Рядом —
 город Свободный, где как раз находятся АГПХ. На старте работы над мастер-планом Белогорска мы ставили себе цель сохранить уровень населения на сегодняшнем уровне или хотя бы не допустить слишком сильного его сокращения. Мы посчитали рабочие места в городе, проанализировали инвестиции, увидели, что может стать драйвером экономического роста. По числу рабочих мест прикинули, сколько нужно построить жилья. Потом увидели, что в городе нет никаких общественных пространств, где люди могли бы проводить досуг. И так дела обстоят в большинстве малых городов. Люди должны почувствовать, что их досуг, общественная жизнь кому-то интересны, сейчас им негде проводить время и тратить заработанные деньги.
 
— Заброшенность по-прежнему остается ключевым определением для большинства дальневосточных территорий?

— Сегодня к ним вполне справедливо применять эпитет «запущенность», а не заброшенность. Есть территории, которые так выглядят, но есть и позитивные примеры, скажем, Магадан, где реконструировали набережную, тот же Южно-Сахалинск отстроен с иголочки. Кстати, этот город — самый перспективный, он и сейчас профицитный, лидирует с большим отрывом. Потенциальные лидеры — Якутия, Приморье, Хабаровский край.
 
— Южно-Сахалинск — не самый показательный пример. Экономика городи и региона базируется на сырьевых богатствах, но поскольку есть они не везде, значит, не всех можно спасти. У вас как у аналитика, эксперта, глубоко исследовавшего эти территории, есть понимание, что спасать надо далеко не все города и поселки?

— Насильственное возрождение — бессмысленная затея, поскольку мало возродить, надо еще и поддерживать, а это постоянные операционные расходы, а если нет доходов, то мы вернемся к тому, с чего начали. Кто-то должен за все платить, а если нет регулярного источника дохода, территория будет медленно деградировать. Поэтому так важно «вдохнуть смысл» и обозначить перспективу развития города, поселка. Иногда таким смыслом становится привязанность людей к собственной земле, к малой Родине. К этому нужно относиться с уважением.
Приведу вам такой пример. Приезжаем мы в село Едей в Якутии, добирались мы до него 250 км на перекладных — теплоход, лодка — нет другого способа туда добраться, просто нет дороги. Нам важно было увидеть, как живут там, где нет круглогодичного сообщения с «большой землей». Люди в поселке оказались заразительно жизнелюбивы: выращивают скотину, рыбачат, собирают ягоды и грибы и не хотят уезжать.
 
— Должны власти инвестировать в такие территории, на ваш взгляд?

— «Поливать» нужно в первую очередь там, где растет, то есть укреплять точки роста на Дальнем Востоке. Не нужно применять государственное насилие и «перемещать» народы — это тупиковая политика. Власть должна активно развивать центры роста, которые будут формировать положительный экономический баланс территории, при этом могут существовать и поселки, где местное население фактически занимается натуральным хозяйством. Это позволит удерживать освоенные человеком территории и поддерживать положительный экономический баланс в масштабах региона.
 
— Как добиться сбалансированности этой системы?

— В этом и состоит наша задача — анализировать экономическую базу территорий и на ее основе делать выводы о перспективах. Мы должны оценивать, что перед нами: поселок-призрак или центр потенциального роста. Например, в том же Белогорске уже есть точки опоры: соевый завод, логистический центр. У Петропавловска есть понятные перспективы. Комсомольск-на-Амуре опирается на судостроение, авиастроение, нефтепереработку и металлургию — хороший потенциал для развития.
 
— Вы три года руководите «Востокгоспланом». Чем из сделанного вам хочется гордиться?

— Во-первых, мы дотянулись до каждого муниципалитета и по итогу сформировали мощную информационную базу (информационно-аналитические системы) обо всех социально-экономических процессах на Дальнем Востоке и в Арктике. Разработали транспортно-экономические модели ключевых транспортных коридоров — СМП и Восточного полигона, сформировали «цифровую модель» Северного завоза и приняли участие в разработке соответствующего федерального закона. Мы разработали стратегии нескольких дальневосточных регионов, мастер-планы шести городов. Я видел, как они создавались, в их основе — наша аналитика, идеи. Хотелось бы, чтобы они воплотились в жизнь и стали основой возрождения дальневосточных территорий.
 
— Достаточно ли у местных управленческих команд компетенций для эффективной организации столь масштабной работы?

— Уровень подготовленности управленческих кадров не везде одинаков. В той же Амурской области сложился сильный пул управленцев, где-то есть дефицит специалистов, они десятилетиями вымывались в более развитые регионы. Но сейчас у нас появляются возможности направлять «золотую» молодежь на Дальний Восток из других российских регионов. Например, с такой инициативой, отправить студентов на практику на Дальний Восток, где они смогут решать реальные проблемы, к нам обратился один из питерских вузов. Конечно, на местах жаждут заполучить молодых управленцев, но пройдет какое-то время, пока новые люди интегрируются в систему управления и наберутся знаний.
 
— Видимо, всем заинтересованным в скорейшем возрождении Дальнего Востока придется набраться терпения, чтобы увидеть его другим?

— Все хотят, чтобы мы сказали, что уже завтра будет классно, но надо терпеть и много работать. Чтобы уже запущенные в регионе проекты дали мультипликативный эффект, рост зарплат и развитие инфраструктуры.
 
— Какую роль в развитии Дальнего Востока вы отводите Китаю? На Дальнем Востоке всегда опасались китайской экспансии, насколько эти страхи оправданы сегодня?
 
— Китай — центр экономической гравитации в Азиатском регионе. Если топлива в ракете достаточно и есть понимание, как выстроить траекторию отношений, то сила гравитации станет силой взаимного продуктивного притяжения. РФ должна создать на Дальнем Востоке условия для качественной жизни, тогда соседство с Китаем не будет фактором риска, а будет возможностью для роста нашей экономики. Все будет зависеть от мудрости выбранной стратегии. 
 
— Какая стратегия в отношении китайских инвесторов, которые хотят запускать проекты на Дальнем Востоке, должна быть нами выбрана?

— Мы должны думать о том, как лучше для нас и позволять развивать бизнес с той позиции и в тех форматах, какие будут выгодны для нас. Китайцы — мудрая нация, они умеют извлекать добавленную стоимость из всего, в том числе из наших кедровых орешков. Мы должны взаимодействовать с китайскими инвесторами с позиции развития проектов с высокой добавленной стоимостью на нашей территории, и тогда все будет замечательно. Поддержание международных взаимоотношений должно быть выстроено в активном режиме: мы должны проявлять инициативу, в каком ключе выстраивать наши взаимоотношения. В восточной философии есть такое понятие «око бури», когда вокруг тебя круговорот событий, а ты спокоен, что позволяет тебе управлять событиями. Такой подход нам и нужен — мы должны стать тем самым «оком бури», внутри которого формируются смыслы и долгосрочные стратегии.